Потёмкин о жизни в царском браке при предпочтении государыни открытых отношений
«Я стою гораздо выше»
— Вы могли бы быть сейчас князем Молдавии и Валахии, — сказал Потемкину принц де Линь во время Второй русско-турецкой войны. Князь гордо усмехнулся: Иоганн Баптист Лампи.
Это для меня мелочь. Пожелание – и мог быть королём польским; отказом оставил герцогство Курляндское. Много ценнее.
Прцн не нашёл ответа. Над любым из этих титулов возвышался бы лишь супруг правящей императрицы, а императрица оставалась вдовой. Сам Потёмкин, что также было известно, никогда не женился на ком-либо. Если бы де Линь в этот момент взглянул на спутников князя, то получил бы от них неудобные взгляды. Все, буквально все при российском дворе — и многие при иностранных — знали или догадывались о том, что свадьба всё же состоялась. И у Екатерины II, и у Григория. Одна на двоих. Но раз не объявлено…
Потёмкина, не провозглашённого принца-консорта, везде в России принимали либо как царя, либо как члена царской семьи. Сам он себе предъявлял требования к подаркам, почестям и одежде, которые подобали носить только турецкому султану.
Слухи распространились бы шире, если бы сплетникам удалось прочесть все бесконечные письма, которыми царица и князь обменивались во время разлуки.
Она обращалась к нему: «муж любезный», «муж милый», «муж бесценный»… На французском обращение «cher epoux» – «дорогой супруг» – не вызывало сомнений.
Нет, неспроста Павел I в бешенство приходил при упоминании Потёмкина, будучи и наследником, и царём. Тайный брак матери с офицером был бы пощёчиной для сына законного монарха, Петра III, ударом по чести… А больше Потёмкин Павлу не сделал ничего.
История любви Павла сложилась не просто. Из светской красавицы Мария превратилась в сильную правительницу. .
Лесенка в спальню
Все свою жизнь Екатерина любила всей душой, каждый раз навсегда. Её натура была пылкой. Но лишь об одном из возлюбленных сказала это: услышав о смерти, словно о законном соправителе-царе: «Теперь вся тяжесть правления лежит на мне одной». А ведь он поначалу казался возможным претендентом только на роль фаворита. По слухам, мать Потёмкина была удивительно красива. В таком случае он пошёл в мать: белокурый от природы, голубоглазый, с яркими губами, румянцем на щеках. А статью, видимо, в отца: высокий, с отличной осанкой, которая подчёркивала разворот могучих плеч, с широкой и мускулистой грудью.
Императрица полюбили его за веселье с ним. Екатерина, в отличие от Елизаветы, не держала шутов при дворе, считая особой дикостью заставлять калек вызывать смех своими увечьями. Зато ценила веселье обычное, дружеское, в беседе. Потёмкин умел рассмешить её меткой шуткой как никто. В его запасе был и сочный, часто грубоватый народный юмор, и отсылки к античным авторам, которых он знал великолепно, и модные комедии, и собственные замечания порой чисто психологического толка.
Все возлюбленные Екатерины дарили ей комплименты, а только Потёмкин шутил, играл словами, что никто больше не делал. Императрица была взволнована его игрой. Тридцатипятилетний блондин, находясь на особом положении, получал от сорокапятилетней императрицы ясные знаки внимания. Она сама навещала его в царской карете и не вызывала во дворец; он мог являться к ней в кабинет или спальню без доклада, без вызова. Его сопровождали царские эскорты везде. И всё же Екатерина не переставала напоминать князю о его положении.
В Зимнем дворце комнаты Григория находились над комнатами царицы, подобно женским покоям в доме бояр — над комнатами мужа. Князь посещал свою супругу по винтовой лестнице, устланной зелёным ковром (цвет любви в то время) — точно так же, как фаворитка французского короля мадам Помпадур. Супруг оставался любовником в своих правах, и через всего два года идиллических отношений Екатерина продемонстрировала это, приблизив к себе нового молодого красавца Петра Завадовского.
Поставщик в постель Её Величества
Потёмкин был унижен тем сильнее, что сам познакомил Завадовского с Екатериной. Возможно, он верил в свою неприкосновенность после тайной свадьбы. Он увлекся безрассудным развратом, объедался, пил до беспамятства, рыдал и засыпал неверную супругу мольбами. Она отвечала ему ласковыми, но холодными письмами, в которых стыдила его за предрассудки. Мода того времени действительно велела прогрессивным лицам не препятствовать движениям сердца своих супругов — то есть жить открытым браком. В конце концов, Екатерина и самого Потёмкина не ограничивала в мимолетных романах.
Князь извлек собственные уроки из истории с Завадовским. В его силах не было принудить супругу к верности. Сам он продолжил свои похождения, желая быть прогрессивным супругом, а не жалким рогоносцем — и взял под контроль связи жены. Другого способа управлять ситуацией ему не представлялось возможным. Григорий Александрович, князь, офицер, герой множества сражений, стал поставщиком свежей плоти для императрицы.
Заскучав возле одного любимца (а те слишком трепетали, чтобы по-настоящему развлечь ее), он представлял ей следующего, молодого, хорошего собой… И нередко глуповатого — потому что больше всего на свете боялся, что кто-то лишит его последнего преимущества перед другими мужчинами в глазах жены. Ведь и самого его привел к царице когда-то — просто из-за таланта смешить — ее, казалось, постоянный отныне фаворит Григорий Орлов.
Тактика оправдалась. Потёмкин всё ещё развлекал царицу и обсуждал с ней будущие великие дела — таким образом оставался в её глазах на особом месте. Что касается этих дел, то восемнадцатый век для Европы был веком богатств, получаемых из колоний. Практически все развитые державы могли похвастаться успешной колониальной политикой. Потёмкин предложил России всё это же — только не плыть за новыми землями за моря, а искать их рядом. Отнять Крым у работорговцев-ногайцев, переманить запорожских казаков на службу, оставить Польшу под российским крылом, осваивать прикавказские степи, теснить местных народов…
Оба любили славу так же, как и веселье и простоту. Простым образом жизни они были известны: она завтракала чашечкой кофе, которую варила сама, а он предпочитал чёрный хлеб и сырые овощи. Общие планы, общие интересы, общая гордость — вот что держало их вместе так долго, когда брак уже не был связан постелью. И – нежность. Кажется, они не прекращали её испытывать или хотя бы выказывать ни на миг. Обменивались подарками, записками, ласковыми словами, мелкими услугами. Со стороны казалось, что отвернуть сердце императрицы от тайного мужа не может ничто. Только казалось.
Причуды
За Потёмкиным знали множество причуд. Например, при волнении он грыз ногти. Екатерина находила его привычку милой, забавной, и, сочиняя правила поведения при ней придворных, в третий пункт списка добавила полушутливое: «ничего не грызть!» Всем было известно у кого при дворе есть такая привычка — так что адресат правила всем был известен. Сам Потёмкин боролся с беспокойными своими зубами как мог: держал в кабинете яблоки или репку, чтобы было во что впиться зубами в минуты задумчивости. Огрызки он, не задумываясь, кидал на пол. Ими порой был буквально усеян дом, как ни старалась прислуга: когда князю приходилось много думать и нервничать, он грыз, и грыз, и грыз.
Точно такой же причудой был Потёмкин собрал себе гарем из своих племянниц. Григорий Александрович имел много любовниц, среди которых была, например, замужняя княгиня Екатерина Долгорукая. Весь двор удивлялся блюду, усыпанному бриллиантами, которое раз велел подать своей возлюбленной Григорий Александрович (камни она, конечно же, не глотала, а выбирала пальчиками, будто косточки… и оставляла себе). Императрица даже бровью не повела.
По слухам, только раз она истинной ревностью пропиталась. В Санкт-Петербург приехал модный в то время шарлатан граф Калиостро. Он проводил «древнеегипетские ритуалы», предсказывал будущее, рассказывал о жизни при древних римлянах или древних иудеях как очевидец — а главное, поощрял обращаться к себе за мелкими магическими услугами за крупные реальные вознаграждения. Ни Потёмкин, ни царица Калиостро не верили. Тем не менее, князь постоянно посещал дом шарлатана, словно бы затем, чтобы остроумно потом пересказывать разговоры Калиостро с клиентами.
Вскоре выяснилось, что главной привлекательностью в доме являлась жена Калиостро, Лоренца Серафина. Супруга мага отличалась необычайной красотой. В документах инквизиции, где шла речь о её муже, она описывалась как «красавица». Говорили также, что она невероятно верна супругу, хотя на самом деле Калиостро давно принуждал её заводить любовников среди богатых людей. В городе появилась информация, что она ответила взаимностью Григорию Потёмкину, первому человеку после императрицы.
Как только разлетелся слух о том, что знатная дама заплатила графине Калиостро огромную сумму за отказ от князя, позже Потёмкин вернулся эту сумму даме. Никто не сомневался в том, кто эта дама и почему так беспокоилась о сердце светлейшего князя. В прошлых случаях царица смотрела сквозь пальцы на соперниц или быстро выходила их замуж, но здесь ситуация вышла из её контроля. Может быть, Потёмкин увлёкся итальянкой настолько серьёзно?
Впоследствии ему самому пришлось испытать ужас почти свершившейся — или уже свершившейся потери. Впервые после Завадовского он не мог оставаться равнодушным к новой любви императрицы. Речь шла о последнем фаворите Екатерины, молодом офицере Платоне Зубове. Именно тот, что впоследствии, вспоминая отношения царицы и князя, сравнивал их с супружескими (как и многие другие свидетели) и жаловался, что Екатерина постоянно говорила с ним о Потёмкине и ставила его в пример.
Царица всегда проявляла нежность к фаворитам, но к Зубову испытывала страсть, подобную той, что вспыхивает от мысли, что эта любовь может быть последней в её жизни. Екатерине было шестьдесят лет, Платону — восемнадцать. В отличие от обычного, его подложил царице в постель не Потёмкин, а его недруг Сергей Салтыков (первая любовь Екатерины и её первый тайный фаворит). Зубов был настолько молод, что ещё предаётся любимым играм подростков того времени: например, обожал запускать с крепостных башен воздушных змеев и играть с дрессированной мартышкой.
Платона и его брата Екатерина постоянно называет «милыми детьми» в письмах. Однако с одним из них обращается совсем не по-родительски, и её благоволение настолько сильное и очевидное, что Потёмкин впервые почувствовал себя по-настоящему поверженным. Да, он всё ещё умён… Но седой, очень толстый, и если умел забавлять императрицу словами — то теперь ей милее забавляться детской наивностью, ребяческими выходками Платона.
Потёмкин стремился поразить точным и мощным ударом. Вернувшись в столицу после триумфального взятия Измаила, князь ехал по городу с великолепием и блеском, как бы напоминая всем о своём статусе тайного супруга и соправителя Екатерины. Для царицы он устроил грандиозную вечеринку-сюрприз, невиданную по роскоши и размаху. В течение всего праздника князь не отходил от неё, исполняя каждое её желание. В конце празднества он упал на колени, целовал ей руку и орошал слезами.
Царица притворилась, что поняла: это была прощальная вечеринка. Не трогательно ли такое окончание отношений? Она оставила рядом с собой милого, свежего, наивного мальчика, а старому мужу — куда ему в конце концов деться? Возможно, именно это подкосило мужчину, здорового во всех смыслах. Он подхватил лихорадку, которую прежде переживал без особой заботы о том, как не заболеть и как выздороветь. И не выздоровел.
Потёмкин скончался в дороге. Ощутив немощь, приказал вынести его на поле, под открытое небо, из комфортабельной кареты, обшитой мягким материалом… Государыня пережила своего «ценнейшего мужа» на пять лет.
