Мария Халаши: как превратить ненависть к цыганам в любовь за одно поколение
Разговоры о дискриминации, «политическая корректность» (нейтральные термины вопреки устоявшимся пренебрежительным), введение женских персонажей в экранизации книг просто ради зрительниц — всё это кажется молодёжи изобретением США. Им трудно поверить, что намного раньше те же вопросы поднимались в СССР и странах соцлагеря, те же приёмы использовались в общественной жизни и искусстве, потому что они выросли на американском кино и потому, что они привыкли не задумываться над «социалистическими» фильмами и книгами, которые знают с детства.
Можно считать и со стороны США, и со стороны СССР разговоры о равенстве и уважении на государственном уровне не больше, чем лицемерием, но отрицать, что многие рядовые граждане горели этими идеями и боролись за них искренне, от сердца. Мария Халаши, венгерская писательница, говорившая с детьми на непростые темы — бедность, изоляция инвалидов, национальная рознь, равнодушие родителей — была одной из тех, кто хотел видеть будущее без несправедливости и жестокости.
Удивительно, но как минимум одна её книга вызвала эффект, которого не могли ни до, ни после вызвать специальные кампании на государственном уровне. И эта книга — одна из двух переведённых на русский язык. Она называется «На последней парте», её главная героиня — девочка из традиционно притесняемой в Венгрии народности. Цыганка Кати Лакатош.
Как сделать цыганку любимицей Венгрии
Отношение к цыганам в Восточной Европе определено тем фактом, что они появились здесь вместе с турецкими завоевателями и прочно оказались ассоциированы с образом врага. Турки и их связь с цыганами стёрлись из народной памяти, отношение осталось.
Традиционно настороженное отношение к цыганам в России не даёт и близкого представления о том, как на цыган смотрели западные соседи нашей страны. В той же Венгрии (и не только!) цыган обвиняли даже в людоедстве. Просто потому что почему бы нет. В Румынии считали, что они созданы быть рабами, и каждый цыган или наполовину цыган становился чьей-то собственностью по умолчанию.
«Если работа настолько отвратительна, что никто не хочет ее делать, ее поручают цыгану… Если его побьют, он не может пожаловаться, потому что, если пожалуется, его еще и засмеют», — писал Йокаи, классик венгерской литературы.
Когда Мария Халаши написала и опубликовала книгу о неотёсанной цыганской девочке Кати, переехавшей волей судьбы из глухой провинции в столицу и для начала обнаружившую, что никто не хочет садиться рядом с ней, писательница не могла сыграть на доброжелательном любопытстве к цыганской экзотике. Напротив, её книга попала в среду, в которой к подобным произведениям относились в лучшем случае с прохладцей. Тем удивительнее была популярность повести. По ней поставили пьесу, сняли сериал. Маленькие читатели требовали продолжения, и Халаши написала следующую повесть о Кати — её, увы, на русский не перевели.
Секрет, о котором не спросил никто
Книга «На последней парте» написана в шестидесятые. Прочитало её много детей в Венгрии, но не все и даже не большинство. В восьмидесятых венгерские детские психологи опрашивали детей, которые приходили с классом на пьесу о девочке Кати. Большинству из них эта история была незнакома: не каждый родитель в стране добровольно купил бы книгу о такой девочке своему ребёнку.
Юные зрители заполняли две анкеты, за день до спектакля и через день после. Опрос касался отношения детей к разным национальностям, проживающим в Венгрии или знакомым по фильмам и книгам: немцам, русским, румынам… и, конечно, цыганам. Анкеты показали, что большинство детей разделяли вековые стереотипы о национальностях. Но те же анкеты после спектакля показывали, что взгляды многих юных зрителей он перевернул. Теперь многие были согласны сидеть на одной парте с девочкой-цыганкой.
Многие из тех, кому книга о Кати попала в восьмидесятые в руки, позже шли добровольными участниками в благотворительные и, главное, образовательные программы, связанные с цыганами. Особенно во время Европейской Декады Цыганской Интеграции, когда эти программы реализовывались особенно активно. Если бы на книге Халаши выросла вся Венгрия, включая цыган, кто знает, какой силы рывок от ситуации, сложившейся за века, совершила бы страна.
Как Халаши добивалась этого эффекта? Отрицала реалии жизни в цыганских гетто? Нет, они описаны правдиво. Упоминала вклад цыган в венгерскую культуру? Разве что косвенно — улица, на которой прежде жила Кати, названа в честь легендарного венгерского композитора-цыгана Иштвана Данко. Казалось бы, книга о Кати только подтверждает все стереотипы о цыганах. Герои носят типичную фамилию — Лакатош, заняты типичными цыганскими делами — мелкой торговлей, музыкой, плетением корзин или простой работой на заводах, одеваются, говорят и ведут себя как цыгане.
В чём же секрет? В горячей речи катиной учительницы? Но, произнеси она её в самом начале книги, и читатели остались бы равнодушны. Никто до сих пор не понимает, как Халаши этого добилась. Возможно, она была гением. Эффект других её детских книг только подтверждает это. Не было ребёнка, который прочёл бы «И вдруг раздался звонок» и не задумался бы о больных сверстниках и ужасах социальной изоляции. Многие попробовали писать статьи после повести «Каждый день сенсация».
Никто не догадался спросить у Халаши рецепты такой убедительности при жизни. А умерла она рано — в неполные сорок восемь лет. Но многие спрашивали после каждой новой книги: может быть, у вас в семье есть инвалид или вы цыганка? Настолько убедительно она создавала образы маленьких героев. Пожалуй, её можно было бы назвать венгерской Линдгрен или Вестли, если бы только в девяностые её не предпочли забыть — в отличие от скандинавских писательниц.
Неожиданно появилась, неожиданно ушла
Послевоенный Будапешт. В кабинет главного редактора популярного журнала «Кино и театр», писать в который почитают за честь маститые журналисты, входит невысокая, очень смуглая девушка с чёрными косами.
— Здравствуйте! Я хочу с вами работать.
— А сколько тебе лет?!
— Шестнадцать.
— Как раз как моему зимнему пальто! Что же, давай попробуем.
Знал ли редактор, что перед ним — будущая звезда и литературы, и журналистики? Поспешил бы он тогда взять у неё интервью? Никто ведь сейчас не знает, из какой Мария семьи, никто не знает, как прошло её детство и как жила она во время войны, кого любила и кто любил её…
Халаши обожала детей, но своих не завела. Она работала сутками, горела над каждой темой, за которую бралась, всё волновало её сердце, в любого героя своего репортажа она горячо влюблялась. Особенно увлекали её, конечно, темы детства и… дружбы народов. Когда в гостях у неё побывала советская журналистка, она показывала гостье свою коллекцию русских игрушек и радовалась, что скоро выйдет перевод её книги на русский.
Уже тогда она была серьёзно больна — хотя никогда не признавалась, чем — и меньше чем через год после общения с советской коллегой умерла. Никто на её работе не догадался бы, что Мария обречена. До последних дней она трудилась, и трудилась напряжённо, за двоих или троих. Вероятно, хотела успеть побольше.
Как хотелось бы узнать, о чём она мечтала, чего боялась, о чём думала, работая над каждой новой книгой! Влюблённая в людей, Мария рассказывала о ком угодно, только не о себе. Чем дальше мы от её жизни и смерти, тем меньше шансов что-то узнать: исследовать её жизнь могут только соотечественники, а их мало интересуют писатели, которых они считают «пропагандистами социализма». Нам остаётся смотреть на те черты Марии, которые проступают так явно через её тексты. Судя по книгам, Халаши состояла из любви к людям. Может быть, этого знания о ней и достаточно.
